Сэм Барлоу прославился Silent Hill: Shattered Memories — редким по-настоящему психологическим хоррором. После ухода из ААА-индустрии он выпустил Her Story — уникальную FMV-игру, в которой игроку предлагалось просматривать отрывки из различных интервью с подозреваемой в убийстве, пытаясь понять, что же произошло. В Her Story требовалось искать видеофрагменты по произнесенным в них словам, но на каждый запрос выдавалось лишь по четыре самых ранних ролика, заставляя глубже вникать в происходящее, вычленять ключевые слова и преследовать те или иные зацепки. Полученную же информацию нужно было еще и интерпретировать — Her Story не торопила игрока, позволяла дополнить картину не относящейся к делу деталями и сделать собственные выводы. Хотя на экране мы видели только видеоролики и поисковую строку, Her Story требовала от игрока большего, чем многие типичные игры.
По схожему принципу был выстроен и следующий проект Барлоу — Telling Lies. Только с голливудскими актерами, большим размахом и постановкой. Трактовать там, впрочем, было совсем нечего: история охотно открывалась сама собой, а в финале вместо вопроса «ты всё понял?» игрока ждала очень странная, кажущаяся неуместной концовка.
За семь лет, прошедших с релиза Her Story, впрочем, никто так и не попытался развить ее идеи, так что Сэм Барлоу продолжил нести мантию ведущего разработчика FMV-игр. Его новая работа обошлась без известных звезд кино, но масштабами впечатляет: Immortality буквально состоит из трех кинофильмов.
Игра посвящена карьере вымышленной актрисы по имени Марисса Марсель, все три картины с участием которой так и не вышли. Первая из них, «Амброзио», снималась в 1968-м: тогда именитый режиссер среди 20 тысяч соискательниц роли выбрал именно Мариссу, не имевшую на тот момент никакого опыта в кино. И игра хорошо показывает ее эволюцию как актрисы: на репетициях она постоянно хлопает глазами, на первых сценах держится скованно и требует чуткого руководства режиссера, но ближе к завершению съемок она раскрывается в полной красе.
«Амброзио» рассказывает историю падения монаха, мнящего себя безгрешным: коварная обольстительница, которую играет Марисса, прокрадывается в монастырь, представившись юношей, втирается в доверие к Амброзио, совращает его и умело им манипулирует. 1968-й — расцвет сексуальной революции, так что плотским желаниям Амброзио и воплощению их в жизнь фильм уделяет предельно много времени.
Хотя «Амброзио» так и не увидел свет, Марисса сработалась с оператором ленты Джоном Дуриком — и они в соавторстве решили сочинить собственное кино, в котором Дурик выступил уже режиссером (и даже сыграл титульную роль). «Мински» был посвящен художнику, которого жестоко убивают в самом же начале фильма, — и его муза, которую играет Марисса, становится главной подозреваемой. Но только ей ничего не стоит охмурить детектива, ведущего это дело, и из подозреваемой превратиться в любовницу и напарницу. Отвязный промискуитет сопровождал создание «Мински» и в кадре, и за кадром: деятели искусства снимали фильм про деятелей искусства. Однако лента так и не была закончена из-за несчастного случая на съемках, после чего Марисса исчезла на тридцать лет.
Вернулась она лишь в 1999-м, не постарев ни капли, чтобы сняться в последнем фильме Джона Дурика, к тому времени уже прославленного режиссера. Картина, получившая название «Two of Everything», посвящена успешной поп-певице Марии и ее дублерше Хезер, которая выглядит неотличимо от звезды и подменяет её даже на самых важных выступлениях. Обеих идентично выглядящих девушек сыграла Марисса, ведь технологии в конце 90-х позволяли без особых трудностей совершать комбинированные съемки.
Все три фильма представлены нам в формате фрагментов, каждый из которых — целая сцена из ленты. Какие-то из них — дубли, зачастую с подготовкой к съемкам или с актерами, дурачащимися после команды «снято». В основном это касается более камерных сцен; более сложные и масштабные мы обычно видим в формате репетиций или вовсе предварительных чтений сценария.
Immortality подает съемки приземленно и жизненно, реконтекстуализируя многие сцены при помощи закулисья. Вообще все, что связано с этими тремя фильмами, вызывает исключительно положительные эмоции — особенно возможность проникнуться духом конца 60-х. Но Immortality — еще и игра, а на этом поприще у неё начинают возникать проблемы.
В то время, как Her Story и Telling Lies требовали от игрока ввода в поисковую строку релевантных повествованию слов, Immortality открывает новые сцены буквально по клику на каком-нибудь объекте или чьем-нибудь лице. Условно говоря, если вы поставили на паузу «Амброзио» и кликнули на картину, то вам откроется сцена из «Мински», где в кадре появляется картина. Какая именно сцена? Возможно, что любая.
Таким образом выходит, что игрок Immortality словно и не нужен. Думать не требуется: достаточно просто кликать на лицо Мариссы или на любую хлопушку, чтобы получить доступ к большинству сцен. При этом целенаправленно стараться открыть недостающие фрагменты картины тоже не выйдет: если в кадре только Марисса, то остается только выбирать её и уповать, что в этот раз рандом выдаст что-то новое, а не сцену, которую мы видели уже десятки раз. Сэм Барлоу называет Immortality «интерактивным проектом по восстановлению фильмов», а игроков — режиссерами, но на деле оставляет им слишком мало инструментов, слишком мало агентности, чтобы добиться чего-то самостоятельно.
При этом навигация по открытому материалу тут очень удобная: хоть раз просмотренные сегменты всегда доступны для повторного просмотра, и упорядочивать их можно как по дате съемок (чтобы понять хронологию событий за кадром), так и по сценам каждой конкретной ленты (чтобы посмотреть фильм с начала до конца). Сцены пронумерованы, так что всегда ясно, где остаются пробелы, — непонятно только, как к ним пробиться. Я так и не узнал, например, причину, по которой доснятый «Амброзио» не вышел в прокат, и у меня нет ни зацепок, ни способов как-то это выяснить.
Immortality позволяет проходить себя по-разному. Я, например, внимательно следил за всеми попадающимися мне сегментами «Амброзио» и «Мински» (они все же части одной эпохи), пытаясь составить из разрозненных кусочков целую картину и пропуская при этом случайно открывающиеся сегменты финального фильма трилогии, а затем посмотрел его сразу целиком от начала до конца. Правда, титры Immortality показала мне до того, как я вообще приступил к Two of Everything. Дело в том, что я случайно натолкнулся на ее метанарратив — и игра, решив, что я видел достаточно, плюнула мне в лицо концовкой — гораздо более дурной, чем в Telling Lies.
Рассказывать подробно про этот метанарратив я не буду: все-таки все главные спойлеры Immortality касаются именно его. Скажу лишь, что мне гораздо больше пришлась по душе приземленность и искренность закулисья, показанная в Immortality, и добавление претенциозного сверхъестественного элемента в это повествование его серьезно отравило. Понятно, что этот метанарратив изначально был частью задумки, что вся Immortality строилась вокруг него. Но вот найти в нем хоть что-то интересное, хоть что-то, оправдывающее его существование, я так и не смог.
Immortality — интересное кино про кино, которое на деле оказывается крайне слабой и малоинтерактивной игрой про поиски крупиц смысла в редких недохоррорных сегментах. Увы, после Her Story следующие работы Сэма Барлоу раз за разом становятся лишь слабее.